Софья Оранская

– Софья, с чего началась твоя поэзия ? Первое поэтическое слово?

– Моя поэзия началась, когда я была подростком, примерно в 12–13 лет. У меня сохранились некоторые из тех моих первых стихов и могу тебе сказать, что собственно поэзией это назвать нельзя, это подростковые попытки стихосложения. Позже я обратилась к прозе, писала рассказы, потом, когда уже работала на «Мосфильме», сценарии. Настоящая поэзия ко мне «пришла» в уже зрелом возрасте, в 30 лет, когда я приехала жить во Францию, и произошло это самым удивительным образом.

– В 30 лет?!

– Да. Это может показаться странным, но у каждого поэта и писателя свой путь развития. Я тебе расскажу, как это произошло. Через известного режиссера Валерия Рубинчика, с которым была знакома по Мосфильму, где я работала, я тогда познакомилась с живущим вот уже многие годы в Париже художником Борисом Заборовым. Как-то раз весной я пришла к нему в гости в павильон, день был чудесный солнечный, но с Борисом мы спорили чуть не до драки, и всё о чем? Об искусстве, литературе, современной поэзии. В общем, я ушла от него в состоянии «гром и молния», и всё потому, что художник заявил, что современной поэзии вообще не существует, ну, в смысле того, что всё это полная белиберда. И ты знаешь, эта Встреча стала каким-то удивительным таинственным толчком к тому, чтобы я начала, теперь уже по-настоящему, писать поэзию. А дальше, как плотину прорвало. Честно сказать, сейчас, десять лет спустя, оглядываясь на весь этот длинный и такой сложный поэтический период моей жизни, я иногда думаю: как же так много и столь разнообразного могло из меня родиться?

– А почему «оглядываясь»?

– Потому что подвожу итоги своего поэтического «десятилетия»: написано было действительно очень много, но издана лишь малая часть. С другой стороны, хочу заметить, что в поэзии, как в балете, где говорят: «Когда приходит опыт, уходит прыжок». Может быть, поэтому теперь мне хочется вновь обратиться к прозе. Вернее, я это уже сделала: написала роман на французском языке и сейчас в поиске французского издателя, который бы оценил мой труд. Вообще, как это ни странно звучит, но писать роман для меня намного труднее, чем поэзию.

– Может, потому, что не на родном языке?

– Без сомнения, и это тоже. Но даже если бы я писала на русском, все равно для меня это сложнее, роман «вытягивает» из меня невероятное количество энергии.

– А в чем все-таки разница, при написании поэтического и прозаического произведения?

– Поэзия – на вертикали, проза – на горизонтали. Для меня лично передвигаться по вертикали как-то было легче и свободнее, чем по горизонтали. Может, потому что я люблю летать, я во снах до сих пор летаю и очень часто. Но ты знаешь, в этом есть своя опасность – улететь слишком высоко от земли, без желания и сожаления сюда вернуться. Знаешь, у меня был такой период в моей жизни, когда я не просто «летала», я словно уходила в какие-то другие измерения и словно ходила по краю пропасти, мне, например, в этот период снились очень многие известные личности, в основном, актеры, актрисы, певцы, уже ушедшие, и рассказывали мне какие-то странные вещи…

– Кто, например?

– Их было очень много. Ну, среди прочих, Жерар Филипп, Далида, Мэрилин Монро, Игорь Тальков, Владимир Высоцкий, Марлен Дитрих, Марчелло Мастроянни… Но в какой-то момент я поняла, что каким-то образом всё это нужно прекратить, иначе я, как поэт Батюшков или художница Клодель, любовница Родена, окажусь на оставшиеся годы в психушке. Я даже думаю, что переход к прозе – это мое чувство самосохранения. А с другой стороны, мне хочется распахивать какие-то новые пашни, пробовать себя в другом. В частности, я опять хочу вернуться к кинематографу.

– Спрашивать, о чем твой новый сценарий, я так понимаю, бессмысленно, все равно не скажешь ?

– Правильно понимаешь, не скажу.

– Тогда вернемся назад. Откуда ты родом? Что заканчивала?

– Родилась я в г. Орехово-Зуево Московской области. В детстве-отрочестве-юности кем только ни мечтала стать: балериной, гимнасткой, археологом, юристом и потом… актрисой! После школы поступала в театральные в Москве, но везде провалилась. Единственное, о чем я не мечтала – это стать поэтом и писателем. А ведь все вокруг взрослые только это мне и «пророчили». «Твое призвание – литература, а не этот бардак – театр и кино!» – кричал весь клан родственников-интеллигентов и учителя. В общем, когда я с треском в театральных провалилась, все вокруг вздохнули с облегчением, а я, хорошенько обдумав ситуацию, пошла на литфак пединститута. Потом год проработала в средней школе учителем литературы и русского языка и… оставила родной город, уехав в Москву, «пытать счастья». «И сколько волка ни корми, а он в лес смотрит : судьба забросила меня на «Мосфильм»! Клан родственников снова «взвыл», но было уже поздно: я вышла из детского возраста. В общем, потом я еще училась во ВГИКе на сценарных курсах в мастерской у В. Черных, а позже, когда приехала в Париж, в Сорбонне на Факультете Славянской Цивилизации.

– Как образование, в частности ВГИК, повлияло на твое творчество? И вообще, поэзия – это Призвание или Учение?

– Начну с конца. Поэзия – это, конечно, Призвание. Но я уверена, что поэту и писателю нужна общая культура, которую может дать только высшая школа. Лучше всего, конечно, литфак, пединтитута или университета. Но я обратила внимание на то, что в современной российской поэзии много поэтов с образованием «физмат». Какая-то странная тенденция нашего времени? Лирики и физики объединяются? С другой стороны, как бы странным тебе это ни показалось, но я считаю, что наш Литературный Институт в Москве – это какой-то абсурд. Потому что уверена, что готовить специально писателей и особенно поэтов – это нонсенс. В этом парадокс нашей «профессии». В отличии от тех же сценаристов. Или художников, которых нужно учить в Мухе. Актеров, которых необходимо научить, как надо двигаться на сцене и говорить. Балетмейстеров, которые, без постоянного тренинга с раннего детства, вообще ничего не смогут «изобразить». Единственный артист из всей этой категории художников, в широком смысле слова, который не нуждается в специальном образовании – это поэт. Я даже думаю, что такое специальное образование ему просто во вред.

– Почему?

– Потому что поэт – это волк-одиночка. Даже если он думает о соединении всего мира в лоне Любви через свою поэзию. Теперь о том, что мне дал ВГИК и как повлиял на мое творчество. Если честно, больше мне дал даже сам «Мосфильм» и практика кинематографа. Конкретно на поэзию это повлияло следующим образом: мои поэтические сборники написаны по принципу «сценария», если хочешь. Стихи объединены не просто общей темой, а там есть как бы «история», протянутая через всю книгу. В некотором смысле, роман в стихах. Не знаю, писал ли кто-нибудь так до меня или это мое «изобретение», одно могу сказать: стихи мои в каждой книге очень крепко связаны между собой общей линией, поэтому печатать их отдельно, например, в журналах, это все равно, что взять пятиминутный эпизод из какого-нибудь фильма и показать. Ведь ничего непонятно. В общем-то, в моих сборниках стихов – тоже самое.

– Софья, вопрос на засыпку: может ли поэт жить на то, что он издает?

– Не может.

– Тогда зачем он пишет? Ну, в данном случае ты?

– Я не могу ответить на этот вопрос. Это Призвание.

– У тебя издавались книги в России?

– Да. Но это было уже давно. Первая книга «На Заре» вышла в 1997году в Москве. Вторая – «Королевский путь‑I» – так же в Москве, в 1999 году.

– Можем ли мы надеяться на появление твоей новой книги стихов?

– Издательство Дома Марины Цветаевой давно мне предлагает издать мой новый сборник, и я очень благодарна Татьяне Никитичне Жуковской за ее внимание и поддержку, но все упирается, как всегда в одно, – финансирование.

– А во Франции ты бы не хотела издаваться?

– А я уже здесь всё, что можно испробовала. И поняла, что современная российская поэзия здесь никому нужна. Дело в том, что поэтический перевод – дело дорогостоящее, а спрос на поэзию минимальный, издательствам это не выгодно. Единственное, кого издают из русских поэтов – это тех, кому давно памятник поставлен, а это пока – слава Богу ! – не мой случай.

– Но, может быть, в таком случае, лучше издаваться в России, ведь там сейчас есть спрос на поэзию?

– Есть, несомненно. Но все равно поэты, повторюсь, на этом ничего не зарабатывают.

– Что же это за странная судьба у поэтов? Ни признания при жизни, ни материальной компенсации? Как ты это объясняешь?

– Никак. Для меня это как некое служение Высшему. И вообще, давай не будем о грустном.

– Хорошо. Тогда расскажи какую-нибудь забавную историю из твоей творческой жизни.

– У меня таких историй много, хотя, признаться, грустных не меньше. Когда я издавала свою первую книгу стихов, я искала издателей в Москве. Пришла, среди прочего, в очень известное издательство «Вагриус». Меня принял Глеб Успенский. Я ему объяснила, что я из Парижа, вот, хочу издать первую книгу стихов и т.д. Он мне сказал, что поэзию они не издают, но дал мне координаты другого издателя, своего знакомого. Потом еще сидели, разговаривали о Франции, Париже, современной российской литературе. И я ему сказала, что вообще-то по мужу – у меня другая фамилия, но под этой фамилией я не могу издаваться, поэтому взяла литературное имя. Его это очень заинтриговало: «Что же это за такая фамилия, что по ней нельзя издаваться?!». Я и говорю: «Казанова.» Издатель чуть не рухнул под стол и лишь в удивлении сказал: «Казанова, наконец-то, женился!»

– Да, оригинально. Во всяком случае, после этого такую посетительницу трудно забыть. Желаю тебе удачи – и в издании того, что уже было создано, и в твоих проектах.

– Вот за это спасибо.