Софья Оранская

Русский поэт и прозаик, живущий во Франции, – такой статус для творческой личности всегда является вызовом и источником глубоких размышлений. Софья Оранская, Почетный деятель искусств России, автор многочисленных сборников стихов и эссе, лауреат международных премий, согласилась рассказать о своем уникальном опыте. Наше интервью — это разговор о жизни русской литературы в эмиграции, о влиянии кинематографического прошлого на поэтическое настоящее, о поиске собственного голоса и о том, как сохранять внутреннюю гармонию, балансируя между двумя культурами, семьей и большим творчеством.

Софья, Вы живете с 1990‑х годов во Франции, но при этом сохраняете глубокую связь с русской литературой, историей и культурой. Каково это — быть русским писателем за границей? Это скорее обогащение новым опытом или постоянная внутренняя ностальгия?

— За границей, в отрыве от родного, в принципе непросто – особенно первое время – любой творческой личности и любой национальности. Хотя поэтам и писателям труднее других творцов, т.к. выражаться они могут, как правило, лишь на родном языке, а публики-то для них нет или маловато. Правда, в наш век все упростилось за счет интернета и соцсетей, и творцы-экстраверты развивают там бурную деятельность. Труднее интровертам, которые не очень любят и не умеют заниматься продвижением своего творчества посредством интернета. Ностальгия по родному, по родине, как правило, у поэтов и писателей сильнее, чем у других творческих личностей, вроде музыкантов, художников или танцоров, которым проще найти себе публику и поклонников их творчества и вне родины, т.к. музыка, картина, танец не нуждаются в переводе на другой язык. Что касается людей нетворческих профессий, они довольно быстро – в большинстве своем – вписываются в новые рамки общественной жизни другой страны.

Что касается моего личного опыта, то скажу, что ностальгия, сильная и даже мучительная, была у меня первые 3–5 лет жизни во Франции. Потом как-то обвыклась, втянулась в новый ритм жизни… В период, когда можно было часто приезжать в Россию, в родные места, в Москву, где я когда-то работала на «Мосфильме», тоска по родине вообще не имела места быть. Она вновь появилась в затяжной период отсутствия родины в моей жизни, т.е. с 2020 года по 2024 год, когда прекратились туда поездки. А вот съездила в конце 2024, в 2025 году, и опять на душе спокойно.

Я, например, с трудом представляю, как русские эмигранты Первой волны (после 1917 года) могли выносить годами полное отсутствие связи с родиной тогда. Точнее, знаю по известным книгам о них: Юрия Терапиано «Литературная жизнь русского Парижа за полвека», В. Варшавского «Незамеченное поколение» и «Монпарнасские разговоры», В. Яновского «Поля Елисейские. История «незамеченного поколения» русского зарубежья», Н. Струве «Семьдесят лет русской эмиграции» и других авторов. Много в тот период осело русских в Харбине в Китае, в Германии, особенно в Берлине, в Вене, но более всего во Франции, и главным образом в Париже. И как почитаешь эти книги или рассказы жившей в Париже русской писательницы Надежды Тэффи, стихи периода эмиграции одних из самых талантливых поэтов русского зарубежья во Франции – Владислава Ходасевича, Георгия Иванова, Бориса Поплавского, Константина Бальмонта (такого солнечно-яркого и оптимистичного в молодости в России!), с их горечью, тоской, душевными муками, – так и меня тоска начинает разбирать. Здесь же вспоминается и случай с выдающейся художницей в стиле авангарда Натальей Гончаровой и ее мужем, художником-авангардистом М. Ларионовым, которые тоже жили после 1917 года в Париже и предпарижье. В одном письме поэту С. Бодрову она писала из Парижа: «Как мне дорога каждая весть из Москвы. Начинаешь понимать китайцев, которые, как говорят, зашивают, уезжая из дому, горсть земли в подошвы туфель, чтобы всегда ходить по своей земле.»

Но тут же и понимаешь – в сравнении с ними – что мы, в наше время, даже живя за границей, находимся в намного более комфортабельной ситуации! Потому что связь с родиной в наше время прекратить невозможно!

А насчет обогащения, прежде всего культурного, скажу одно: кто хочет это найти за границей, тот находит это, и в большом количестве. Да, пусть во многом это прошлое Европы, но ведь оно живое и живучее – в виде шедевров архитектуры, литературы, музыки, живописи, театра и балета, кинематографа, парков, научных ситэ, археологии, высокой моды, национальной и региональной кухни, дизайна интерьеров. И обращение к этим шедеврам без сомнения обогатило и обогащает мой внутренний мир и – как следствие – мое творчество.

Как известно из Вашей биографии, Вы работали на «Мосфильме» рядом с ведущими режиссёрами — Никитой Михалковым, Эльдаром Рязановым, Андреем Кончаловским, Сергеем Колосовым. Что дала Вам эта кинематографическая школа как писателю и поэту? Можно ли сказать, что кино научило Вас «видеть» слово иначе?

— Конечно, кинематограф очень повлиял на мое поэтическое творчество. В том смысле, что мои сборники написаны по принципу сценария, с драматургическими первичной экспозицией, завязкой действия, развитием, кульминацией и развязкой. Во многих стихах есть некая кинематографичность образов. Но здесь есть и другой важный аспект: работа с большими режиссерами и актерами, звездами кино и театра, такими как народная артистка СССР Людмила Касаткина, народные и заслуженные артистки РФ Любовь Полищук, Людмила Гурченко, Наталья Гундарева, Татьяна Васильева, Лия Ахеджакова, Ирина Метлицкая, Наталья Крачковская, Лариса Удовиченко, народный артист СССР Юрий Яковлев, народные и заслуженные артисты РФ Армен Джигарханян, Лев Дуров, Валентин Гафт, Леонид Броневой, Александр Белявский, Леонид Куравлев, Петр Мамонов, Борис Плотников, Валерий Носик, Роман Карцев, Вячеслав Невинный, Александр Пашутин, Сергей Юрский и многими другими, как и работа с большими режиссерами, имена которых Вы назвали, наложила неизгладимый и яркий отпечаток на всю мою творческую судьбу. Я видела, как они работают. У каждого – свой творческий почерк, манера подбора образа. Далее: в кино работать могут только люди физически выносливые, т.к. режим съемок бешеный, многочасовой, порой в трудных климатических условиях, в киноэкспедициях, в дождь, мороз или жару… И психически устойчивые. Люди, умеющие прощать порой несправедливые обиды, которые можно получить от режиссеров или актеров, чаще актрис, страдающих «замашками» звёздности. Все это на самом деле закалило мой характер, выработало во мне, где надо, гибкость и умение обходить рифы, а в других ситуациях – хладнокровие, выдержку, психологическую устойчивость по принципу царя Соломона: «И это пройдет». И все эти качества мне очень пригодились в дальнейшей жизни и, конечно, в творчестве.

И еще интересное замечание. Я своими глазами увидела актеров и актрис в работе, порой знала многое из их творческой и личной жизни. И на определенном этапе сама себе сказала: «Как же хорошо, что меня не приняли в театральные вузы – в Щукинское училище или в ГИТИС на актерский факультет, когда я туда поступала после школы!» Представляете, я была рада, что не стала актрисой! Потому что во время работы на «Мосфильме» я увидела всю изнанку жизни и работы актрис и поняла, что такая совершенно ненормальная жизнь, как у них, меня бы просто быстро «доконала».

Ваши книги — от ранних сборников стихов до «Эпохи Техно» и «Летописи Любви» — отмечены многочисленными международными премиями. Но если отвлечься от регалий: какую задачу Вы ставите перед собой в литературе? Это поиск красоты, стремление сохранить память или желание вступить в диалог с современностью?

— Никакой задачи не ставлю. Поэзия – это наитие, это связь с Высшим, с Космосом. Оттуда приходит нечто, что некоторые личности с тонкой психоорганизацией, чутким восприятием и богатым воображением улавливают, настроив свои внутренние «антенны» на ту волну, которая более подходит по внутреннему состоянию на данный момент или период жизни. Этих людей и принято называть поэтами. И я убеждена, что любой поэт всегда пишет не один, а под шепоток Сверху. Как при поиске радиоволн, любой человек ищет, примерно зная, что он хочет услышать, например, музыку, но кому-то ближе Моцарт или Шопен, а другому – популярные песни современной эстрады. Так и поэт настраивается на определенную волну, но далее начинается магическое Со-Творчество поэта с какой-то внешней Высшей силой…

У меня были очень разные периоды в творчестве. Вначале приходили стихи, большие по объему, очень динамичные, жесткие, с большим уровнем адреналина и вместе с тем страдательной энергии, где выражалась нередко неудовлетворенность мировым устройством и непонимание Божественного замысла, который виделся абсурдным на земле, где в человеческом сообществе не было и нет гармонии отношений и взаимопонимания, как между самыми близкими людьми – влюбленными, так и между народами. Но от такой сильной динамики можно было устать. Могло возникнуть психологическое опустошение. Что порой и происходило, и были периоды, когда я вообще ничего не могла писать. Тогда «оттуда» приходило своего рода творческое «спасение», и появлялись абсолютно другие стихи – полные пастельного света, легко-перистой грустинки, нежности и гармонии. После написания таких сборников стихов я вначале даже сама себе удивлялась – как такие теплые, бежевые стихи могли из меня родиться? Когда, в принципе, основное направление в поэзии у меня – «Буря и натиск» (если кто не знает, было такое течение в немецкой литературе 18 века – начала 19 века, самыми яркими его представителями были поэты Гёте и Шиллер). И тем не менее.
И далее. Мне просто хотелось много экспериментировать в поэзии. Искать новые формы изложения. Мне очень запомнился один разговор с филологом, известным издателем Никитой Алексеевичем Струве, у него в магазине «Эдисьён Реюни» в Париже. Были тогда времена, когда можно было так запросто зайти туда, застать там этого выдающегося человека, присесть на стульчик и также запросто побеседовать с ним. И это в то время, когда маститые журналисты буквально выпрашивали встречи и интервью с ним. Так вот, в одной из таких бесед тет-а-тет там Никита Алексеевич мне сказал, когда мы говорили о состоянии современной русской поэзии, сакральную фразу: «Форма устала». Он имел в виду, что создать новые смыслы в поэзии уже практически невозможно, всё и у всех крутится вокруг одних и тех же тем-констант: любовь, нелюбовь, солидарность, несправедливость, отсутствие взаимопонимания между людьми, мир и войны, дисгармония мира, редкие миги гармонии, красота женщины, красота природы. Все темы уже исследованы и вывернуты наизнанку. Что же остается современным поэтам? Чтобы не стать «копировальщиками» уже давно сказанного и выраженного? Остается ФОРМА выражения и свое личное дыхание, свой СТИЛЬ.

Я много стихов современных поэтов прочитала за многие годы, очень много, в коллективных сборниках, антологиях, альманахах, в которых и сама участвовала (а их уже 45), и, конечно, в соцсетях. И что могу констатировать? С одной стороны, хороших поэтов-стихослагателей – как я их называю – стало много. И хорошо в общем-то пишут! Это нельзя назвать графоманией. Но… Я часто ставлю пометку «дежавю» рядом с их именами. Уже виденное. Поэтов же со своим оригинальным миром образов, развитым широким лексиконом, с употреблением нетрадиционных ритмов, устаревших слов или, наоборот, неологизмов, со своим неповторимым стилем, который невозможно спутать ни с чьим другим, таких поэтов в наше время крайне мало.

В общем, возвращаясь к своему творчеству, скажу, что после этого разговора с Н.А. Струве я поняла, что, чтобы выделиться из этого общего хора и стать солистом, надо идти другим путем – путем насыщения лексического состава разными «оригинальностями» в виде неологизмов и путем усложнения ритмического рисунка стихов. Что мне и удалось сделать.

Что касается разговора с современностью, мне это удалось в жанре публицистики, в моем объемном эссе «Франция, семь лет размышлений», где я буквально исследовала детально и обстоятельно современную жизнь во Франции в самых разных аспектах: брак и семья, дети, школьное и высшее образование, здравоохранение, экономика, работа во Франции, эмиграция во Францию, русские во Франции, буржуазия и аристократия, средний класс, бедные во Франции, спорт, этикет стола и французские вина, отдых по-французски и многое другое. Из 70 глав эссе 11 глав были опубликованы в моей книге «Эпоха Техно» (2018) и еще 36 глав во многих сборниках и журналах, а само эссе удостоено золотой медали на международном конкурсе АЕА, главы на тему «Брак и Семья» отмечены дипломом лауреата журнала «Царицын», два отрывка из этого эссе, опубликованные в двух сборниках от изд. «Четыре», были отмечены премией «Человек слова» Гран При в номинации «Публицистика», другой – дипломом «Выбор редактора» за популяризацию научных знаний. Все это ценно для меня, т.к. это эссе – труд семи лет исследований, собирания материалов и написания.

Софья, Вы переводите русских авторов на французский и сами пишете на двух языках. А чувствует ли автор в себе «две разные личности», когда работает в разных языковых пространствах? Что меняется в Вас, когда Вы пишете по-русски и когда — по-французски?

— Личность все-таки одна – и слава Богу, что так! Иначе кричи «Караул!». Раздвоение личности – начало психотклонений. Просто происходит переключение нейронов в мозгу на другую систему образов, это при писании на неродном языке, в моем случае – на французском. Именно «система образов» через язык. Простой пример. По-русски мы говорим: «Как тебя зовут?» А по-французски говорят: «Com­ment tu t’appelles?» И если буквально перевести на русский, то получится: «Как ты себя зовешь?» А по-английски «What is your name?» Что буквально по-русски будет: «Каково твое (ваше) имя?». Но это самые простые, примитивные примеры разницы мышления. Чтобы начать писать на другом языке, надо запомнить огромное количество не только лексического запаса, а правильного сочетания, специфическую фразеологию, грамматические конструкции, которые порой крайне отличаются от русского варианта.

Вообще занятия написания литературных произведений на французском языке и переводов рус/фр. и фр./рус. я отношу к роду моего «экспериментирования» тоже. Мне было интересно проверить свои силы в этой области: удастся – не удастся, получится – не получится. Так, я написала большой роман на французском языке и небольшую повесть, но много времени ухлопала на написание романа – два года писала, потом еще три года к нему возвращалась и доводила до ума. Потом год он лежал, отлеживался. Потом опять к нему вернулась, чтобы еще раз доработать. Наконец, отослала его в ряд издательств в Париже, половина из которых прислали вежливые письма, в которых указывалось, что тематика им не подходит, другие хвалили за легкий стиль, но все равно не брали для публикации, третьи просили укоротить большой объем текста, тогда, мол, и опубликуют, но укорачивать я не стала, т.к. такие купюры испортили бы всю логику повествования. Я говорю об издательствах, которые издают за счет издательства и занимаются рекламой на ТВ, где несколько передач посвящено выходу новых книг во Франции, и продажей своих книг. Можно, конечно, издать и другим путем, через систему интернет-издательств во Франции. Есть и другой вариант, поискать издательства вне Парижа, ведь во Франции в других регионах их много и довольно приличных. Пожалуй, я так сделаю.

Что касается переводов, это тоже особый эксперимент. Переводы поэтических произведений отнимают уйму психической энергии, а 100-процентного удовлетворения всё равно дать не могут, мне как поэту и писателю, т.к. переводчик вроде как тень автора, его задача – как можно лучше отобразить идеи, настроения, эмоции и – что важно – стиль и ритмы произведения другого поэта или писателя. Надо сказать, работа тяжелая, трудоемкая и неблагодарная. Потому что оплачивается не слишком хорошо и потому что, если перевод отличный, все громко аплодируют почему-то автору, а не переводчику, а если перевод плохой, все ругают переводчика и жалеют автора. Мои переводы на фр. яз. некоторых современных русских поэтов, живущих в РФ, оказались очень качественными. Что меня радует. Я вдруг открыла для себя, что у меня есть дар переводчика поэтических произведений с родного языка на неродной, дар довольно редкий, замечу.

Ваш путь в литературе — это путь творческой личности, которая сумела объединить искусство, науку, публицистику, семью и международную жизнь. Что было самым трудным в этом балансе? И что помогало вам идти вперёд, несмотря на сложности?

— Оглядываясь на уже довольно солидный – почти 30-летний – творческий путь поэта и публициста, литературоведа и прозаика, киносценариста и переводчика, и с другой стороны, жены и матери, т.е. вроде бы вполне обыкновенной женщины, как миллионы других, понимаю следующее. Это то, что все-таки мой второй брак не является обыкновенным, потому что я вышла замуж за известного французского кинематографиста, звукооператора с таким совершенно потрясающим именем – Жан Казанова (как сказал мне когда-то руководитель известного издательства «Вагриус» в Москве, узнав его фамилию и чуть не рухнув со стула: «Вот это да! Казанова наконец-то женился!»), за плечами у которого сейчас более 100 фильмов во Франции, США, Китае, Бельгии, Германии, Австрии, Греции, Марокко, Египте… В его послужном списке – работа с большими режиссерами и актерами, звездами кино, как Мишель Морган, Анни Жирардо, Ален Делон, Жан-Пьер Рошфор, Олег Янковский, Адриан Пол, Мишель Пикколи, Пьер Ришар, Эмманюэль Беар, Лин Рено и многими другими. К счастью, работая годами с такими сложными личностями, он не нахватался от них «звездной болезни» и не отравил нашу совместную жизнь имперскими замашками. Но вся наша жизнь до 2020 года была такая: «Живу на чемоданах и ем как бегемот». Потому что были бесконечные киноэкспедиции у мужа в разные регионы Франции или в другие страны, а когда он возвращался, получалось так, что мне надо было ехать в Россию. И трудно было сохранить баланс и гармонию.

Есть и другое в творческих семьях: скрытая зависть к успехам друг друга. Я, впрочем, его успехам всегда радовалась, особая радость была, когда три фильма, на которых он работал, были представлены на Каннском фестивале… Что не всегда встречала с его стороны, когда он увидел однажды мои первые заметные успехи в литературе. Да и позже не бурно восхищался ими, как и моими премиями и медалями. Единственное, что его реально и искренне обрадовало, это когда я получила в 2024 году звание Почетный деятель искусств России, в присуждении которого участвовали несколько организаций – Международная академия современных искусств, МО Союза писателей России, Профессиональный союз художников России. Просмотрел внимательно знак и удостоверение к награде и сказал: «Надо это отметить в ресторане». И добавил: «Ну вот, теперь ты можешь почивать на лаврах».

В общем, что сказать. Сохранить баланс и гармонию нам помогли Терпение и Труд, которые, как известно, всё перетрут. Любовь на самом деле – это труд. От которого можно и устать. Поэтому, я думаю теперь, спустя годы, когда мы уже два года назад отметили наше 30-летие супружества, что, наверное, даже и хорошо, что мы прожили те бурные молодые, задорные годы именно так, в частых разъездах и разлуках. То, что тогда казалось нам дисбалансом и недостатком семейной жизни, было на самом деле благом, чтобы мы друг другу не наскучили или не обозлились друг на друга до белого каленья, до зеленого нехотенья. Многое понимаешь лишь с годами, с жизненной и творческой зрелостью и с пришедшей с ними мудростью.

Но почивать на лаврах нам всё же рановато.

Так что первое и главное, что помогало и помогает преодолевать все трудности, это – Семья. Но не только. Очень важным было сохранить связи с друзьями. За многие годы, конечно, растерялось немало. И как кто-то верно сказал: «Те друзья, которые ушли, на самом деле ими никогда не были». Но остались верные, искренние, стойкие. И мы друг друга поддерживаем многие годы, даже десятилетия. И что важно: умеем радоваться успехам друг друга. Друзья ведь не только в проблемах и горестях проверяются, но и в радости.

И последний вопрос. Если представить, что через сто лет Ваши книги будут читать так же внимательно, как мы сейчас читаем поэтов Серебряного века, какой главный смысл, по-вашему, должен дойти до будущего читателя из Ваших стихов и эссе?

— Я думаю, что красная нить, которая протягивается через все мои произведения – это шелковая красная ленточка Любви, которая есть не что иное, как сила объединения, солидарности, просветления мира, горящей свечи, от которой раздвигается мрак. И если позволите, закончу таким вот примером из своего же творчества, стихотворением, посвященным моему дорогому мужу, с которым поистине пуд соли съели: